Другого не дано

Другого не дано

 

Я  смотрю на нее и давлю желание улыбнуться.

Окажись кто-то рядом со мной, например, искушенный знаток психологии, он мог бы подумать, что я иронизирую. Или даже ехидничаю. Особенно если этот "кто-то" вдруг оказался бы мужчиной.

Ведь если говорить начистоту, мало что так искренне веселит мужчину, чем работающая женщина. В глубине каждого из нас живет странный зверек, очень похожий внешне на большую, поросшую рыжим курчавым волосом обезьяну, вставшую на задние лапы. Мы по-прежнему даже в прогрессивный век пытаемся забить на охоте мамонта и посмеяться над самкой, которая даже не поднимет дубины. А теперь находятся воинствующие феминистки, которые могут поднять что-то потяжелее неотесанного куска дерева. Мы по-прежнему бахвалимся своими достижениями где бы то ни было, как примитивный самец - найденными ракушками. И точно так же ждем (частенько небезосновательно) что вот-вот желанная самка польстится на эту красоту и позволит за руку отволочь себя в пещеру на солому. Что уж скрывать, в молодости я был таким же рыжим самцом в пятнистой шкурке. Но жизнь научила меня многому, опаске - в первую очередь. И не в последнюю - правильному страху.

Я смотрю на нее, спокойную, сосредоточенную, совершенно естественную в своем спокойствии. Нет ни единой мышцы, которая нарочито сведена судорогой серьезности, ни единого фальшивого жеста, который обычно выдает "честного" двоечника, тянущегося за шпаргалкой. Она сидит за столом так, как сидела год, два, три и пять назад - как будто кабинет с ней сросся и стал ее продолжением. Как будто она думает вместе с его стенами и его глазами-окнами смотрит во двор, где тренируются солдаты. Она не любит, когда ей об этом напоминают, но в такие моменты Интегра безмерно похожа одновременно на Ричарда и на Артура. Многое в этой семье не меняется долгие годы, повадки не меняются никогда.

- Разве я не ясно выразилась? - вопрос роняется в воздух холодно, рассекает его как тяжелый чугунный шар, а в эти самые секунды мне становится почти жутко, одновременно с этим - дьявольски весело. - Мне кажется, я отдала приказ десять секунд назад, почему ты еще здесь? - мало что может выбить меня из колеи, разве что такие секунды, когда она быстро, небрежно, стремительно черкает на бумаге пару чернильных завитушек. Вот так просто. Даже у Судеб в Элладе это занимало гораздо больше времени и сил.

- Вы не хотите все еще раз взвесить? - до сих пор не имею понятия, почему я каждый раз уточняю. Именно так, как она ждет - чуть вопросительно, несколько недоуменно, немного неверяще. Достаточно для того, чтобы Интегра Хеллсинг досадливо наморщила нос - как же так, кто-то усомнился в ее компетентности?

- Нет, - она отрезает это, подталкивая в мою сторону бумагу, - подпись уже поставлена, - и дело даже не в том, что бумагу не поздно отправить в шредер и написать новую, дело в том, что со своим решением она точно так же поступить не сможет никогда. - Обжалованию не подлежит, - и если я сейчас не ошибаюсь, то из стены, что за ее спиной, выглядывают и одобрительно щурятся два красных глаза.

Еще немного, и в комнате возникнет элемент гротескный, сюрреалистичный, но как никогда правильно вписывающийся в картину - клубы чернильной холодной тьмы, которой порой способен стать Алукард. Тьмы, которая послушно постелится ей в ноги, обернется вокруг плеч причудливым плащом, сможет даже коронеткой одеться на голову. Тьмы, которая, как известно, к лицу любому созданию света. Недаром же порой и Люцифера рисовали волшебно прекрасным.

Для меня почти не секрет, что вчера был дружеский почти разговор между мужчиной и женщиной, которых можно с первого взгляда посчитать идеальными любовниками, а со второго - отцом и дочерью. Второй вариант может оказаться ближе к истине, но правда так и останется где-то посередине, ведь кроме меня в развращении (как бы это назвали в книжке?) служителя Добра большую роль сыграл только второй брюнет в этом здании.

Разговор был длинным, колким, как фехтовальная рапира, благоговейным и издевательским одновременно. И я даже точно могу сказать, кто и кого пытался предостеречь от ошибок, которые сегодня были совершены. И кто-то бархатно нашептывал, что для такой миссии достаточно одного - самого сильного - оперативника. И кто-то другой приводил доводы разума - негоже отправлять столь заметную фигуру в самый центр Лондона. И оба знали, что если бы сегодня в небоскребе, что теперь был окружен двойным кордоном, оказался вампир, а не десяток солдат, то жертв удалось бы избежать вовсе, разве что врага вырезали бы под корень. И оба знали, что в таком случае не избежать огласки. Решение не было принято на страх и риск, оно было расчетливым, точным и убийственно логичным. В прямом смысле этого слова.

- Занести к вам листы с именами? - почтительно осведомляюсь я, прежде чем выйти из кабинета.

- Да, шаблоны посмертных писем тоже. И отчет по поставкам С-4, - милостиво роняет леди Хеллсинг, прежде чем снова закопаться в бумажки.

Ведь она слишком занятой человек, чтобы отвлекаться на каждого погибшего в организации. И все, что будет ее смущать - затраченные на разработку операции силы и время. Так и теперь она просто пощелкала клавишами, выводя на экран ноутбука трехмерную схему вращающегося вокруг своей оси здания.

- Северное крыло, двадцать шестая опора, - роняет она задумчиво. Это место на схеме помечено красным. - Отправьте семерых подрывников, позже зачистите изнутри, зайдя через западный коридор.

И тот факт, что отрезанными от выходов в подвале рядом с двадцать шестой опорой оказались еще шестеро человек, ее волнует мало. Интегра сможет найти десяток доводов под свой поступок, которые выставят ее в белом свете, а вдовам, сиротам и прочим незаинтересованным в смерти перепадет месячное содержание и небольшая единовременная компенсация - хвала Английскому Парламенту и развитой социальной сети.

Власть, доставшаяся в руки человека, порой жжет руки сильнее огня - я знаю это по себе, вот только мой жар был иным, власти над оружием. Когда под твоим началом только твоя голова и головы твоих врагов. Мощь Интегры неизмеримо выше - под ее началом не только я, преданные люди, враги и кучка клерков, но и одно создание, которое весьма успешно внушило, что чтобы оставаться человеком до конца, порой надо от многого отрекаться. От лишней задумчивости и сентиментальности, например.

Ведь этот ход, хоть он и убьет полдюжины подчиненных, спасет множество жизней тех, до кого упыри успели бы добраться в ходе спасательной операции, не так ли?

Интересно, нашелся бы теперь кто-нибудь, кто смог бы на моем месте ехидничать?