понедельник, 27 июля 2009 г.

Самерхилл – воспитание свободой

ОТВЕТСТВЕННОСТЬ
Во многих семьях "Я" ребенка подавляется, потому что родители обращаются с ребенком, как с вечным младенцем. Мне приходилось видеть девочек 14 лет, которым родители не доверяли зажечь огонь. С самыми лучшими намерениями родители берегут детей от ответственности.
"Дорогой, ты должен взять свитер, я уверена, что будет дождь. Никогда не ходи около железнодорожных путей. Ты вымыл лицо?" Однажды в Саммерхилл поступила новая ученица. Ее мать сказала мне, что девочка - ужасная грязнуля, что ее по десять раз на день приходится отправлять умываться. С первого дня своего пребывания у нас девочка принимала душ каждое утро и ванну, по крайней мере, два раза в неделю. И руки, и лицо у нее всегда были чисто вымыты. Ее нечистоплотность дома - если только она не плод материнского воображения - была вызвана тем, что с ней обращались, как с ребенком.
Детям необходимо предоставлять почти неограниченную ответственность. Малыши, обучающиеся по системе Монтессори, переносят бачки, полные горячего супа. Один из наших самых младших учеников, семилетний мальчик, пользуется всеми разнообразными инструментами - сверлами, топорами, пилами, ножами, - и у него пальцы бывают порезаны гораздо реже, чем у меня.
Не следует, однако, путать ответственность и долг. Чувство долга приобретается в жизни гораздо позднее, если приобретается вообще. Слово "долг" вызывает довольно много тяжелых ассоциаций. Я имею в виду, например, женщин, упустивших и жизнь, и любовь, потому что чувство долга заставило их остаться в семье, чтобы ухаживать за стареющими родителями. Я имею в виду супругов, которые давным-давно перестали любить друг друга, но продолжают несчастливо жить вместе из чувства долга. Множество детей в интернатах или летних лагерях ощущают свой долг писать домой как докуку, особенно если ребенок обязан отсылать письмо каждое воскресенье после обеда.
То, что ответственность измеряется возрастом, - заблуждение, и оно отдает жизнь нашего юношества в руки немощных стариков, которых мы называем государственными деятелями, а лучше окрестить их деятелями застоя*. Именно это заблуждение заставляет нас считать, что любой член семьи является защитником и руководителем для всех, кто младше его. Родителям нелегко осознать, что их шестилетний сын не настолько разумен, чтобы понимать логическое построение: "Ты старше, чем Томми, и в твоем возрасте уже следует знать, что ему нельзя разрешать выбегать на дорогу".
От ребенка не следует требовать, чтобы он брал на себя ответственность, к которой еще не готов, его нельзя обременять решениями, которые он еще не способен принимать. Ключевое слово здесь - здравый смысл.
У нас в Саммерхилле пятилетних малышей не спрашивают, надо ли устанавливать оградительную решетку на камин, мы не обсуждаем с шестилетним ребенком, можно ли ему идти гулять, если у него температура. Не спрашиваем мы и уставшего ребенка, не пойти ли ему спать, когда он переутомлен. Ведь никто не спрашивает у ребенка разрешения дать ему назначенное врачом лекарство, когда он болен.
Применение власти - необходимой власти - по отношению к ребенку никак не противоречит идее о том, что ребенку следует предоставить столько ответственности, сколько он способен принять в своем возрасте. Чтобы определить меру ответственности, которую допустимо предоставить ребенку, родителям надо, прежде всего, заглянуть себе в душу, разобраться со своими мотивами.
Например, родители, которые отказывают своим детям в праве самим выбирать себе одежду, обычно боятся, что ребенок захочет вещи, не соответствующие социальному статусу родителей.
Родители, подвергающие цензуре книги, фильмы и друзей своих детей, вообще говоря, пытаются насильно навязать детям свои представления о жизни, утверждая: им лучше знать, что подходит их детям, но на самом деле глубинный мотив, как правило, состоит в достижении абсолютной власти над детьми.
В общем и целом родителям следует возлагать на ребенка возможно большую ответственность, обеспечивая при этом должным образом его физическую безопасность. Только так можно развить у ребенка уверенность в себе.
ПОСЛУШАНИЕ И ДИСЦИПЛИНА
Возникает кощунственный вопрос: а почему, собственно, ребенок должен слушаться? Я на него отвечаю так: он должен слушаться, чтобы удовлетворить стремление взрослого к власти, зачем бы еще?
Да нет, скажете вы, он ведь может промочить ноги, если не послушается указания надеть ботинки; он может свалиться со скалы, если не подчинится отцовскому окрику. Да, конечно, ребенок должен повиноваться, когда речь идет о жизни и смерти, но часто ли ребенка наказывают за непослушание именно в таких вопросах? Очень редко, если подобное вообще когда-нибудь случается. Обычно его хватают и обнимают с возгласами: "Миленький, слава богу, ты цел!", а наказывают ребенка, как правило, за непослушание в мелочах.
В принципе можно встретить семью, в которой послушания не требуют. Когда я говорю ребенку: "Возьми свои книжки и займись английским", он имеет право отказаться, если английский его не интересует. Неповиновение просто выражает его собственные желания, которые с очевидностью никак не нарушают еще чьи-нибудь интересы и даже не задевают их. Но когда я скажу: "Центральная часть огорода засеяна, никто не должен по ней бегать", все дети примут сказанное так же, как принимают команду Деррека: "Никто не должен брать мой мяч без спроса", потому что подчинение должно быть обоюдным. Время от времени в Саммерхилле случается неподчинение закону, утвержденному общим собранием школы. Тогда дети могут сами принять меры. Однако в целом Саммерхилл живет и развивается без всякого принуждения и подчинения. Каждый человек свободен делать то, что он хочет, пока он не нарушит свободу других. И это вполне достижимая цель в любом сообществе.
При саморегуляции в семье нет начальников. Это значит, что нет громкого голоса, объявляющего: "Я так сказал! Ты должен подчиняться". В реальной жизни начальники, конечно, есть. Их власть можно назвать заботой и ответственностью взрослых. Такая власть иногда требует подчинения, но в какие-то моменты подчиняется сама. Я вправе сказать дочери: "Ты не должна приносить глину и воду в нашу гостиную", и это не больше ее просьбы: "Выйди из моей комнаты, папа, я не хочу, чтобы ты сейчас был тут", - желание, которому я, конечно, подчиняюсь без звука.
Сродни наказанию и родительское требование, чтобы ребенок не откусывал больше того, что может прожевать. Я говорю об этом в буквальном смысле, потому что глаза ребенка часто голоднее желудка; и им (глазам) надо столько еды, сколько он съесть не сможет. Неправильно заставлять ребенка доедать все, что попало к нему на тарелку. Быть хорошим родителем значит уметь встать на место ребенка, понять его мотивы и возможности, не испытывая при этом ни злости, ни обиды.
Мать одной из учениц написала мне, что хочет, чтобы дочь ее слушалась. Я же учу ее дочь слушаться себя самой. Мать считает ее непослушной, а я всегда нахожу ее послушной. Пять минут назад она приходила ко мне в комнату, чтобы поспорить о собаках и их дрессировке. "Вали отсюда, - сказал я, - я занят, пишу". Она ушла без всяких возражений.
Послушание должно быть естественной частью общения. У родителей нет права на безусловное послушание со стороны детей, оно приходит изнутри, а не налагается извне.
Дисциплина - средство достижения цели. Дисциплина в армии помогает быть эффективным во время боя. Такого рода дисциплина всегда подчиняет личность делу. В дисциплинированных странах жизнь стоит дешево.
Существует, однако, и другая дисциплина. В оркестре даже лучший скрипач подчиняется дирижеру, потому что он, так же как и дирижер, стремится к тому, чтобы вещь была хорошо исполнена. Рядовой, который вскакивает по команде, как правило, не особенно заботится об эффективности армии. Любая армия управляется в основном страхом, и солдат знает, что в случае неподчинения будет наказан. Школьная дисциплина может быть похожа на оркестровую, если учителя хороши, однако слишком часто это дисциплина армейского типа. Сказанное справедливо и для семьи. Счастливая семья похожа на оркестр и наслаждается тем же духом единой команды. Несчастливая семья подобна казарме, управляемой злобой и наказаниями.
Странная штука - семьи с дисциплиной в духе единой команды часто мирятся со школой, в которой царит армейская дисциплина. Например, с тем, что учителя в школе бьют тех самых мальчиков, на которых никогда не поднимают руку дома. Посетитель с какой-нибудь более древней и мудрой планеты счел бы родителей этой страны идиотами, если бы ему рассказали, что в некоторых начальных школах и по сей день малышей наказывают за ошибки в сложении или в орфографии. Когда гуманные родители протестуют против палочной дисциплины в школе и обращаются с исками в суд, закон в большинстве случаев принимает сторону наказывающего учителя.
Родители могли бы добиться отмены телесных наказаний хоть с завтрашнего дня, стоит только захотеть. По-видимому, большинство этого не хочет. Наша система устраивает родителей. Она дисциплинирует их мальчиков и девочек. Ненависть ребенка хитроумно направляется на наказывающего его учителя, а не на родителей, которые наняли его для этой грязной работы. Существующая система подходит родителям, которым самим никогда не было позволено ни жить, ни любить. Их тоже делали рабами групповой дисциплины, и их убогие души не представляют себе свободы.
Конечно, в семье должна быть какая-то дисциплина. Говоря обобщенно, дисциплина, которая обеспечивает соблюдение личных прав каждого из членов семьи. Например, я не разрешаю своей дочери Зое играть с моей пишущей машинкой. Но в счастливой семье дисциплина такого рода обычно сама себя поддерживает. Жизнь подобной семьи - приятный компромисс интересов, а родители и дети - приятели, сотрудники.
В несчастливой семье дисциплина используется как орудие ненависти, a послушание становится добродетелью. Дети - это имущество, предметы собственности, и они должны делать честь своим хозяевам. Я знаю, что родители, которых больше всего беспокоит, научился ли Билли читать и писать, - это те, которые чувствуют себя неудачниками из-за недостатка образования.
Родители, верящие в строгую дисциплину, - это обычно те, которые сами себя не принимают. Записной гуляка с богатым запасом скабрезных анекдотов будет строго осуждать сына за разговоры об экскрементах. Мать-лгунья отшлепает ребенка за вранье. Я видел, как человек порол сына за курение, держа трубку во рту. Я слышал, как мужчина бил своего двенадцатилетнего сына со словами: "Я отучу тебя ругаться, маленький ублюдок". Я указал ему на это, и он ответил, не моргнув глазом: "Когда я ругаюсь, это - другое, а он еще ребенок".
Строгая дисциплина в семье - это всегда проекция* ненависти к себе. Взрослый хотел добиться совершенства в собственной жизни, потерпел неудачу, не сумел его достичь и теперь пытается найти его в своих детях. И все потому, что не умеет любить и боится удовольствий, как самого дьявола. Наверное, именно поэтому человек и изобрел дьявола - парня, которому все по плечу, который любит жизнь со всеми ее радостями, включая и секс. Цель совершенства - победа над дьяволом, и из этой цели выводятся и мистицизм, и иррационализм, и религия, и аскетизм. Отсюда же и умерщвление плоти путем истязания, сексуальное воздержание и импотенция.
Справедливо будет сказать, что целью строгой домашней дисциплины является кастрация в самом широком смысле - кастрация жизни как таковой. Никакой послушный ребенок никогда не сможет стать свободным мужчиной или женщиной. Ни один ребенок, которого наказывают за мастурбацию, никогда не сможет достичь полного сексуального удовлетворения.
Я сказал, что родитель хочет сделать своего ребенка тем, кем он сам хотел, но не сумел стать. Но надо добавить: всякий подавленный в свое время родитель в то же время не хочет, чтобы его дитя получило от жизни больше, чем получил он. Родители, которые сами не живут полной жизнью, не позволят и детям быть живыми. И у такого родителя всегда есть преувеличенный страх перед будущим. Он надеется, что детей спасет дисциплина. Отсутствие уверенности в самом себе вынуждает его принимать идею бога, который может заставить человека быть хорошим и честным. Дисциплина, таким образом, ответвление религии.
Главная разница между Саммерхиллом и обычной школой состоит и том, что в Саммерхилле верят в личность ребенка. Мы знаем, что, если Томми хочет стать врачом, он будет сам, по собственной воле заниматься, чтобы сдать вступительные экзамены. А школа, которая построена на жесткой дисциплине, уверена в том, что Томми, если его не бить, не давить на него или не заставлять заниматься в определенные часы, никогда не станет врачом.
Я уверен, что из школы дисциплину в большинстве случаев легче убрать, чем из семьи. В Саммерхилле, когда семилетний ребенок делается источником беспокойства для всех, свое неодобрение выражает сообщество. Поскольку социальное одобрение - это то, чего хочет каждый, ребенок сам научается вести себя хорошо, и никакой особенной внешней дисциплины не требуется.
В семье, где перемешано так много эмоциональных факторов и разных обстоятельств, все не так просто. Раздраженная мать семейства, занятая приготовлением обеда, не может выразить своему разбаловавшемуся ребенку общественное неодобрение. Не может этого сделать и усталый отец, когда обнаруживает свою свежезасаженную грядку затоптанной. Я хочу подчеркнуть: главное состоит в том, что в семье, где ребенок с самого начала растет в условиях саморегуляции, обычные требования дисциплины просто не возникают.
Несколько лет назад я ездил в гости к моему другу Вильгельму Райху в Майн. Его сыну Петеру исполнилось тогда 3 года. У самого крыльца было глубокое озеро. Райх и его жена просто сказали Петеру, что он не должен подходить к воде. Никогда не подвергавшийся злобной дрессировке и поэтому доверявший родителям Петер и не приближался к воде, а родители знали, что им не о чем беспокоиться. Те родители, которые устанавливают дисциплину в семье страхом и властью, живя на берегу такого озера, находились бы в постоянном напряжении. Дети обычно настолько привыкают к родительской лжи, что, когда мать говорит: "Вода опасна", - они ей просто не верят. У них, наоборот, возникает желание пойти к воде.
Ребенок, которого заставляют подчиняться, будет выражать свою ненависть к власти, нарочно раздражая родителей. И правда, плохое поведение детей по большей части является наглядным доказательством неправильного обращения. Любой нормальный ребенок примет родительское поучение, если в семье есть любовь. Если же в семье живет ненависть, ребенок либо не слышит никаких аргументов, либо воспринимает все негативно: разрушает, лжет и дерзит.
Дети мудры. Они отвечают любовью на любовь и ненавистью на ненависть. Они с готовностью откликаются на дисциплину того типа, который присущ сплоченной команде. Я утверждаю, что человек по своей природе так же не плох, как не плохи по природе кролик или лев. Посадите собаку на цепь, и хорошая собака превратится в плохую. Приучите ребенка к строгой внешней дисциплине - и хороший общительный ребенок превратится в скверное, неискреннее, злое существо. Грустно говорить, но большинство людей уверены, что плохой мальчик - это тот, кто хочет быть плохим. Они полагают, что с помощью бога или большой палки можно вынудить ребенка принять решение быть хорошим, а если он откажется это сделать, тогда уж они позаботятся о том, чтобы он как следует пострадал за свое упрямство.
В некотором смысле в духе старой школы воплощено все то, за что ратует дисциплина. Недавно директор одной большой мужской школы, когда я спросил его, какие у него мальчики, ответил: "Такие, что выходят из школы и без идей, и без идеалов. Они станут пушечным мясом в любой войне, ни разу не остановившись, чтобы подумать, из-за чего идет эта война и почему они принимают в ней участие".
За последние почти 60 лет я ни разу не ударил ребенка. Но, будучи молодым учителем, я с легкостью использовал ремень, ни разу не остановившись, чтобы подумать. Теперь я никогда не бью детей: я осознал опасности битья и полностью отдаю себе отчет в том, что за ним всегда скрывается ненависть.
В Саммерхилле с детьми обращаются, как с равными. В общем и целом мы уважаем личность и индивидуальность ребенка так же, как мы уважали бы личность и индивидуальность взрослого, зная, однако, что ребенок отличается от взрослого. Мы, взрослые, не требуем, чтобы взрослый дядя Билл доел все со своей тарелки, если ему, скажем, не нравится морковь, или чтобы отец обязательно вымыл руки. Постоянно поправляя детей, мы заставляем их чувствовать свою неполноценность, оскорбляем их естественное достоинство. Все это вопрос о соотношении ценностей. Ради бога, ну что, в самом деле, случится, если Томми сядет за стол с невымытыми руками?
Дети, воспитанные в духе неправильной дисциплины, проживают большую ложь длиною в жизнь. Они никогда не решаются быть самими собой, делаются рабами установленных кем-то бессмысленных обычаев и манер, без вопросов принимают свой глупый воскресный наряд, потому что душа дисциплины - это страх проверки. Наказание со стороны товарищей по играм не вызывает страха, но, когда наказывает взрослый, страх приходит автоматически, поскольку взрослый - большой, сильный и внушающий страх, и, что важнее всего, он - символ родителя, которого ребенок боится.
На протяжении почти 40 лет я наблюдал, как злобные, нахальные, полные ненависти дети вступают в свободную атмосферу Саммерхилла. В каждом случае перемены происходили постепенно. Со временем эти испорченные дети стали счастливыми, общительными и дружелюбными.
Будущее человечества принадлежит молодым родителям. Если они произволом, властностью разрушат жизненные силы в своих детях, то преступления, войны и нищета никогда не исчезнут. Если они пойдут по стопам своих строгих родителей, они утратят любовь собственных детей, потому что никто не может любить то, чего боится.
Невроз начинается с родительского насаждения дисциплины, которое прямо противоположно родительской любви. Человечество не может быть добрым, если подходить к нему с ненавистью, наказанием и подавлением. Единственно возможный путь - это путь любви.
Сама атмосфера любви без всякого принуждения со стороны родителей способна снять многие проблемы детства. Я хочу, чтобы родители это поняли. Если их дети растут в семье, где царит атмосфера любви и приятия, никогда не возникнут злобность, ненависть и страсть к разрушению.
ПООЩРЕНИЯ И НАКАЗАНИЯ
Обычай вознаграждать ребенка таит в себе меньшую опасность, чем привычка его наказывать, но этот обычай тоже подрывает нравственность ребенка, хотя и более тонким образом. Награды не только не нужны - они приносят вред. Награждать ребенка за что-то им сделанное равносильно признанию, что само по себе это дело не стоило того, чтобы им заниматься.
Ни один художник никогда не работает только за денежное вознаграждение, не меньшей наградой служит для него радость созидания. Кроме того, награды поддерживают самые скверные черты соревновательной системы. Сделать что-то лучше, чем кто-то другой, - скверная цель.
Раздача наград плохо психологически влияет на детей, поскольку порождает зависть. Нелюбовь мальчика к младшему брату часто начинается с материнской реплики: "Твой маленький братик делает это лучше, чем ты". Для ребенка такое материнское высказывание есть награда, выданная его брату за то, что тот лучше его.
Опасность как поощрений, так и наказаний становится понятной, если рассмотреть, как формируется естественный интерес ребенка к чему-либо. И награды, и наказания направлены на то, чтобы заставить ребенка чем-то интересоваться. Но подлинный интерес - это жизненная сила всей личности, и он абсолютно спонтанен. Принудить можно к вниманию, потому что внимание - произвольный акт. Ребенок, интересующийся только пиратами, способен проявить внимание к рисунку на доске. Заставить ребенка проявлять внимание можно, заставить его проявлять интерес - нет. Никто не заставит меня заинтересоваться, скажем, коллекционированием марок; я сам не в силах заинтересовать себя марками. Тем не менее, награды и наказания как раз призваны заставить проявлять интерес.
У меня большой огород. Несколько мальчишек и девчонок могли бы оказать мне немалую помощь в сезон прополки. Вполне можно было бы приказать им помочь мне в этой работе, но у этих детей 8-10 лет не сформировалось никакого собственного представления о необходимости прополки, они не имеют к этому никакого интереса.
Я однажды подошел к группе маленьких ребят и спросил: "Кто-нибудь хочет помочь мне с прополкой?" Все отказались. Я поинтересовался - почему? Раздались ответы: "Скучно. Пусть себе растут. У меня кроссворд. Ненавижу работать в огороде".
Я, между прочим, тоже нахожу прополку скучной, мне тоже нравится решать кроссворды, и, если быть совсем справедливым к этим малышам, ну, действительно: какое им дело до прополки? Это мой огород, это я испытываю гордость при виде пробивающихся из почвы ростков. Это я экономлю деньги на счетах за овощи. Короче говоря, огород затрагивает мои эгоистические интересы, я не могу принудительно заинтересовать им детей. Единственно возможным для меня способом было бы нанимать их на работу с почасовой оплатой. Тогда они и я были бы совершенно на равных: я заинтересован в обработке моего огорода, а они - в небольшом приработке.
Интерес в своей основе всегда эгоистичен. Мод, 14 лет, часто помогает мне в саду, хотя и заявляет, что ненавидит работу в огороде. Но она не ненавидит меня. Она занимается прополкой, поскольку хочет побыть со мной. То есть прополка в это время служит ее интересам.
Когда Деррек, который тоже не любит прополку, вызывается помочь мне, я знаю, что он собирается снова попробовать выпросить мой перочинный нож, которого он давно домогается, и его единственный интерес состоит именно в этом.
Вознаграждением в большинстве случаев должно быть чисто субъективное удовлетворение от выполненной работы. Тут на ум приходят разные неблагодарные занятия, которые существуют в мире: добыча угля, наворачивание шайбы номер 51 на болт номер 51, копание канав, складывание цифр. Мир полон занятий, которые не вызывают никакого интереса и не приносят ни малейшего удовольствия. Похоже, мы пытаемся приспособить наши школы к той скуке, которой наполнена жизнь. Заставляя учеников заниматься предметами, заведомо неинтересными им, мы, по сути дела, приучаем детей выполнять работу, от которой они не будут получать удовольствия.
Если Мэри учится читать или считать, это должно происходить вследствие ее интереса, а не потому, что за хорошие оценки она получит новый велосипед, и не ради маминого удовольствия.
Одна мать сказала сыну, что, если он перестанет сосать большой палец, она подарит ему радиоприемник. Как это несправедливо - создавать такой конфликт у ребенка! Сосание пальца - бессознательное действие, не контролируемое волей. Ребенок может мужественно предпринять усилие, чтобы избавиться от этого, но, так же как и привычный мастурбатор, он снова и снова будет терпеть неудачу, тем самым все увеличивая тяжесть вины и несчастья.
Родительский страх перед будущим становится опасен, когда находит выражение в предложениях, похожих на подкуп: "Когда ты научишься читать, мой дорогой, папочка купит тебе самокат". Этот путь ведет к тому, чтобы ребенок научился с готовностью принимать нашу жадную, ищущую только выгоды цивилизацию. Я рад сообщить, что не раз видел детей, предпочитавших неграмотность сверкающему новому велосипеду.
Другим вариантом этой формы подкупа являются высказывания, обращенные к чувствам ребенка: "Мама почувствует себя очень несчастной, если ты все время будешь последним в классе". Обе эти формы подкупа игнорируют природные интересы ребенка.
Не менее резкое отношение вызывают у меня и попытки заставить детей делать нашу работу. Если мы хотим, чтобы ребенок работал на нас, то должны платить ему в соответствии с его способностями. Никто из детей не пожелает таскать для меня кирпичи просто потому, что я решил перестроить разрушенную стену. Но если я предложу по три пенса за тачку, любой мальчик охотно мне поможет, потому что в этом случае я учитываю его собственный интерес. Однако мне не нравится, когда ребенка заставляют выполнять какую-нибудь нудную работу ради так необходимых ему карманных денег. Родители должны давать, не ожидая и не требуя ничего взамен.
Наказание не бывает справедливым, потому что никакой человек не может быть справедливым. Справедливость предполагает полное понимание другого человека, судьи же отнюдь не более нравственны и свободны от предрассудков, чем уборщики мусора. Если судья - убежденный консерватор и милитарист, ему очень трудно быть справедливым к антимилитаристу, арестованному за крики: "Долой армию!"
Осознанно или бессознательно, но учитель, жестоко наказывающий ребенка, совершившего сексуальный проступок, почти наверняка имеет скрытое чувство вины в отношении секса. В суде же судья с неосознанными гомосексуальными стремлениями, скорее всего, будет очень суров, вынося приговор подсудимому, обвиняемому в гомосексуальных действиях.
Мы не можем быть справедливыми просто потому, что не знаем себя и не признаем наших собственных подавленных стремлений. Это трагически несправедливо по отношению к детям. Взрослый в процессе воспитания ребенка никогда не сможет подняться над собственными комплексами. Если мы сами связаны нашими подавленными страхами, то не можем сделать наших детей свободными. Мы нагружаем детей собственными комплексами и не можем поступать иначе.
Если мы постараемся понять себя, нам станет трудно наказывать ребенка, поскольку ясно, что мы пытаемся выместить на нем злость, относящуюся к чему-то другому. Давным-давно я колотил учеников всякий раз, когда бывал в скверном настроении - то инспектор пришел, то я поссорился с приятелем. Любой повод годился, и я срывал злость на учениках, вместо того чтобы попробовать понять себя, осознать, почему я сержусь на самом деле. Теперь я на собственном опыте убедился, что в наказаниях нет необходимости. Я никогда не наказываю детей, у меня даже не возникает подобного намерения.
Недавно я сказал одному новому ученику, мальчику, который вел себя вызывающе: "Ты выделываешь все эти дурацкие трюки просто для того, чтобы вынудить меня ударить тебя, потому что всю твою жизнь тебя постоянно лупили. Но зря теряешь время, я не стану тебя наказывать, что бы ты ни сделал". И он перестал крушить все вокруг себя - ему больше не надо было испытывать ненависть.
Наказание всегда представляет собой акт ненависти. В акте наказания учитель или родитель ненавидит ребенка - и ребенок понимает это. Явное раскаяние или нежная любовь, которую проявляет к родителю отшлепанный ребенок, - не настоящие. Что действительно чувствует побитый ребенок, так это ненависть, которую он должен скрывать, чтобы не испытывать чувства вины, потому что ребенок, которого бьют, мечтает в этот момент, например, вот о чем: "Я хочу, чтобы мой отец упал и умер". Подобная фантазия немедленно вызывает чувство вины - я хотел, чтобы мой отец умер, какой же я злодей! И раскаяние приводит ребенка на колени отца в кажущейся нежности, но под ней уже поселилась ненависть, которая никуда не исчезает.
Что еще хуже, наказание всегда замыкает порочный круг. Битье - вымещенная ненависть, и каждая новая порка вызывает в ребенке нее больше и больше ненависти. Нарастающая в нем ненависть выражается во все худшем поведении, за которое его еще больше бьют. Повторные порки приносят дополнительные дивиденды ненависти в ребенке. В результате возникает наглый маленький ненавистник со страстью к разрушению и плохими манерами, для которого наказания настолько вошли в привычку, что он безобразничает уже лишь для того, чтобы вызвать хоть какой-то эмоциональный отклик со стороны родителей, поскольку, когда нет любви, годится даже исполненный ненависти эмоциональный отклик. И снова ребенка бьют, и он раскаивается, и на следующее утро он заново начинает прежний цикл.
Насколько мне довелось наблюдать, саморегулирующийся ребенок не нуждается в наказаниях и не проходит через этот ненавистнический цикл. Его никогда не наказывают, и у него нет нужды вести себя скверно. Ему не нужны ложь и разрушение вещей. Его тело никогда не называли развратным или грязным, у него не было необходимости восставать против власти родителей или бояться их. Вспышки раздражения у него, безусловно, бывают, но они кратковременны и не ведут к неврозам.
Конечно, решить, что является наказанием, а что - нет, вовсе не так легко. Однажды один ученик позаимствовал мою лучшую пилу. На следующее утро я нашел ее - она валялась под дождем. Я сказал мальчику, что больше никогда не дам ему свою пилу. Это не было наказанием, потому что наказание всегда предполагает вовлечение нравственного аспекта. Оставить пилу под дождем означает причинить ущерб пиле, но это не безнравственный поступок. Для ребенка важно узнать, что нельзя одолжить у кого-нибудь инструменты и испортить их и вообще наносить ущерб чужой собственности или личности. Потому, что позволить ребенку делать то, что он хочет, и так, как он хочет, за счет другого - очень скверно для ребенка, это портит его. А испорченный ребенок и есть плохой гражданин.
Некоторое время тому назад к нам пришел маленький мальчик из школы, где он всех измучил, швыряя вещи и угрожая убить. Он попробовал ту же игру и со мной. Я быстро догадался, что он нарочно впадал в ярость, чтобы всех пугать и таким образом обращать на себя внимание.
Однажды, зайдя в игровую комнату, я обнаружил, что все дети сбились в кучу в одном углу. В другом конце комнаты стоял маленький террорист с молотком в руке. Он грозился ударить всякого, кто подойдет к нему.
- Кончай это, малыш, - сказал я резко, - мы тебя не боимся.
Он уронил молоток и бросился на меня. Он укусил меня и ударил.
- Каждый раз, когда ты ударишь или укусишь меня, - произнес я спокойно, - я ударю тебя в ответ.
Я его не наказывал. Он очень быстро прекратил схватку и бросился вон из комнаты. <.>